Вот уже десяток дней прошел с начала моей практики. Все так же корпею над бумажками. Корпею по мере сил и возможностей, но как это за мной иногда водится, временами с холодком по спине думаю, что работа в моих руках движется уж слишком медленно.
Сегодня я пришел в музей, чуть пораньше, чтобы не мучать народ (двери автоматические, открываются с помощью персональной карточки, которая всяким там практикантам по рангу не положена). Народа поубавилось. Большая часть бух.отдела ушла в отпуск. Тихо стало лишь относительно, но это даже хорошо. Под джаз, который гоняют эти милые тетушки и бабушки, работается легко даже при разговоре о музейных делах и интригах. Я доделал то, что не успел в пятницу, несколько тонких папок и только собрался положить последнюю из них на верх горки и отнести наверх, как в наш закуток заглянула женщина, которая меня курирует. Я радостно отчитался (все не одному потом в ее кабинет идти, да и поговорить за жизнь с ней есть о чем), что все уже доделал. Подъем в хранилище русской и зарубежной живописи не был долгим. Мне выдали новую стопку папок, и я вымелся... через час папки были описаны. Новый подъем, поворот направо и т.д. Влетаю в хранилище с папками, прижатыми к груди, прошу новую порцию. Мне же что было сказано вначале? Что папок еще очень много будет. Я и рад был, когда расписывал очередную порцию данных, потому как чем быстрее я это сделаю, тем быстрее буду приставлен к новому делу. Все меньше скуки! Демитьярова округлила глаза, с усилием вытащила порцию побольше. Я подхватил, прижал поудобнее. И тут меня убили в спину:
- Ты не перетружайся! Делай перерывы, гуляй...
- Э... - обалдело протянул я. - Вы не волнуйтесь, я работаю в нормальном режиме и не устаю (на этой крейсерской скорости)!